«Обыкновенное чудо» в СамАрте абсолютно непохоже на знакомый до мельчайших деталей фильм Марка Захарова. Пишу об этом сразу, чтобы успокоить тех, кто этого опасается. Я тоже, честно сказать, немного, побаивалась. Правда, самую малость, поскольку СамАрт никогда не грешил повторами, копиями и подражанием.
Была и другая опасность: изо всех сил стараться, чтобы не было похоже. Этого тоже не случилось. Спектакль так самостоятелен, так независим от всех предыдущих версий прощальной пьесы Евгения Шварца, что можно смело смотреть его и размышлять о нем, не оглядываясь на предшественников.
Это сказка. В ее сказочности невозможно усомниться с первой до последней минуты представления. Что правильно и по-шварцевски. Ибо, как писал автор в прологе: «В сказке очень удобно укладываются рядом обыкновенное и чудесное и легко понимаются, если смотреть на сказку как на сказку. Как в детстве. Не искать в ней скрытого смысла. Сказка рассказывается не для того, чтобы скрыть, а для того, чтобы открыть, сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь».
И это мюзикл. Поэт Юлий Ким и композитор Геннадий Гладков решили, что «в знаменитом фильме Марка Захарова обнаружились большие резервы для музыкального варианта великой пьесы», и к пяти песням, написанным ими когда-то для фильма, добавили еще более двадцати вокальных номеров. Ким написал и либретто, сохранив первоначальный сюжет, но значительно сократив оригинальный текст пьесы. Что вполне логично: в мюзикле главные смыслы не проговариваются, они поются.
Все, что происходит на сцене, определено именно этими двумя словами: сказка и мюзикл.
С первой минуты открывается невероятный, какой-то сюрреалистический мир, в котором сосуществуют и мирно уживаются совершенно, казалось бы, несовместимые вещи. Нереально огромный круглый иллюминатор – то ли гигантской субмарины, то ли космического корабля, за которым открывается бездна уходящей в темноту сцены, - и простенький офисный стул на колесиках в качестве дорожного королевского трона. Прозаическая больничная каталка, обтянутая дерматином, и словно из мультика выскочившая тележка мороженщика, служащая барной стойкой в трактире «Эмилия». Вполне реальные и изрядно потрепанные чемоданы как знак неприкаянности, бездомности людей, отправленных не по своей воле в бесконечное странствие, а рядом – прозрачные воздушные шарики, понарошку изображающие мыльную пену в ванне, в которой так же понарошку с наслаждением плавают уставшие в дороге придворные дамы сумасбродного короля.
Но самое сказочное здесь – персонажи. Удивительные, неожиданные костюмы превратили их в странных существ: то ли это люди с птичьими повадками, то ли вочеловеченные птицы. Они перемещаются по сцене, словно стая, которую кто-то вспугнул, или как будто несет их куда-то холодным ветром. Только устроятся, приткнут свои чемоданы, разложат зеленые коврики, и вновь вспархивают, и летят, летят… Даже Волшебнику (Алексей Меженный) и его жене (Татьяна Михайлова), домовитым, свившим свое гнездо, тоже не сидится на месте. Она, хоть и корит его за мелкие шалости, но тоскует в покое своего дома-гнезда, уныло пускает мыльные пузыри и с нетерпением ждет новых гостей и событий. А он – и волшебник, и хозяин, и художник, сочинивший всю эту историю, но главное – неуемный, азартный мальчишка.
Сценография и костюмы настойчиво отсылают к стилистике Роберта Уилсона, одного из наиболее ярких представителей постдраматического театра, стремящегося к максимальной визуализации, к постижению смыслов не через слово, а через зримый образ. Спектакль визуально, пожалуй, даже перенасыщен. Порой детали, сами по себе яркие и забавные, превращаются в несколько назойливые «указательные пальцы», вроде красных трусов, которыми, как флагом, размахивает Премьер-министр в редкие минуты отваги и протеста. В остальное же время он робок и покладист. Герой Алексея Елхимова парадоксальным образом напоминает одновременно и Александра Вертинского, точнее его сценическую маску Пьеро, и Григория Милляра в роли Квака («Марья-искусница»), не теряя при этом птичьей суетливости и даже какой-то трогательности.
Министр администратор (Павел Маркелов), как и положено, нагл, самовлюблен, развязен. Но есть в нем какая-то нервность и неуверенность. И власть у него, и деньги, а все равно он, словно птичка на ветру, и почему-то вдруг становится его немного жалко.
И короля (Дмитрий Добряков) тоже жалко. Он появляется в ярко-алом, на котурнах, в воинственном головном уборе, старательно тиранствует и самодурствует, но как-то неуверенно, без куража. Во втором действии его наряд сменяется на тоже алый, но явно китайский костюм, а сам он похоже познал дзэн и жаждет покоя.
Всех троих, казалось бы, таких непохожих, странным образом объединяет песня с ключевым словом «никто».
Как всегда, хорош дуэт Ольги Агаповой (Эмилия) и Игоря Рудакова (трактирщик Эмиль). Их герои являют собой наглядный пример закона диалектики: единство и борьба противоположностей. Он – большой и добродушный даже в печали, само спокойствие и умиротворение. Она со своим невысоким ростом рядом с ним кажется совсем маленькой, постоянно нервна, раздражена, вздорна. И только вновь обретенная любовь дарует им гармонию.
Три любовных истории рассказаны в пьесе, три центральных вокальных дуэта образуют и драматургический, и музыкальный сюжет спектакля. Ироничный и трогательный дуэт Эмилии и Эмиля, дуэт счастливой и безоблачной любви, контрастирует с драматическим и тревожным дуэтом Волшебника и его жены, счастье которых постоянно испытывается на прочность. С ним перекликается еще более драматический дуэт главных героев – Принцессы и Медведя.
Их история – история взросления, мучительного перехода из мира подросткового романтического максимализма в мир взрослых отношений, которые им предстоит понять, пока длится эта сказка с непредсказуемым концом.
Принцесса вначале нежная, наивная девочка в платье с цветочным рисунком, потом отважная маленькая амазонка в мужском костюме, наконец, тоскующая по возлюбленному девушка в удивительной красоты белом наряде, который едва не стал саваном, но счастливо преобразился в подвенечное платье. Но не только в нарядах дело: героиня Анастасии Вельмискиной точно и убедительно меняется внутренне – взрослеет, обретает мудрость, стойкость, терпение.
Свой путь проходит и Медведь. Представляясь Жене Волшебника, он говорит: «Семь лет ваш муж превращает меня в человека». Не «превратил», как у Шварца, а «превращает». Вначале подумалось, что это оговорка. Но оказалось – концепция. Ярослав Тимофеев показывает, как мучительно учится его герой смирять себя во имя любви. Но внешне, в отличие от Принцессы, он никак не меняется: все тот же алый костюм цвета страсти, все та же шерсть на загривке, все тот же звериный рык, сопровождающий каждое его появление. Визуальный сюжет, таким образом, не слишком стыкуется с драматическим и музыкальным. И хотя в финале любовь, безусловно, торжествует, но остается маленький червячок сомнения: стал ли Медведь человеком? К счастью, музыка все сомнения разрешает ко всеобщей радости.
Это далеко не первый мюзикл в афише СамАрта. Но так хорошо, мне кажется, актеры еще никогда не пели. Музыка и вокал связали в одно целое и словесный, и визуальный сюжет и создали сказку. И можно позволить себе, как советовал Шварц, не искать в ней скрытых смыслов. А можно и поискать. Это уж кто как пожелает.
Татьяна Журчева // «Свежая газета. Культура». № 5, март 2023