Не позволяй душе лениться

Не позволяй душе лениться
В «СамАрте» поставили «Воскресение» по роману Льва Толстого

Реальная история из практики знаменитого юриста Анатолия Кони легла в основу романа Льва Толстого «Воскресение» (первоначально задумывался как «Коневская повесть»). В центре сюжета судьба Катюши Масловой - молодой женщины, соблазненной и брошенной дворянином Нехлюдовым. Оставшись без поддержки, героиня становится проституткой и вскоре предстает перед судом по обвинению в убийстве. Одним из присяжных на процессе оказывается Нехлюдов. Он узнает ее и, терзаемый муками совести, стремится помочь. Сначала пытается добиться оправдательного приговора, затем решает жениться на Кате и отправляется вслед за ней на каторгу.
Как сохранить чистоту души в мире, где нравственные основы все время подвергаются сомнению? С чем сверять свой моральный компас? Об этом пьеса Алексея Житковского и спектакль режиссера Дениса Хусниярова, премьера которого состоялась в театре «СамАрт».

Пластмассовый лабиринт совести
Повествователь, он же «Нехлюдов после всех испытаний», как указано в программке, в исполнении Алексея Меженного встречает зрителей перед закрытым занавесом. Слегка насмешливо рассказывает о себе в третьем лице. «Дмитрий Иванович - человек неплохой, хороший, как все мы. Книги хорошие читает, взгляды прогрессивные имеет». Он судья над самим собой. И видит себя как бы со стороны.

Когда Нехлюдов-Меженный углубляется в препарирование собственных воспоминаний и внутреннего мира, занавес открывается, и публика видит, что все пространство занимает созданный художником-постановщиком Семеном Пастухом лабиринт, стенки которого выполнены из мутноватого прозрачного материала. По краям расположены семь высоких лестничных подъемов, увенчанных жесткими тронами алого цвета.
Почти в центре лабиринта - вытянутые узкие ходики. Круг сцены вращается, усиливая метафору с часами. Тикающий ритм вплетен в тревожное и напряженное музыкальное полотно, созданное композитором Василием Тонковидовым.

Световая партитура Игоря Фомина также отличается мрачностью. Луч высвечивает только ту часть сцены, где происходит действие. И в самом деле, когда мы мысленно обращаемся к воспоминаниям, то видим точечно важные для нас картины, а не все подряд. Костюмы художника Яны Глушанок, преимущественно темных тонов, не относятся к какой-либо эпохе, но как бы намекают на XIX век.

Действие в пьесе и спектакле сжато - в три часа нужно уложить увесистый том текста. Поэтому суд (отправная точка нравственного путешествия Нехлюдова) в постановке начинается почти сразу. Присяжные и служители закона располагаются в высоких алых креслах. А внизу, разделенные пластиковыми гранями лабиринта как стенками тюрьмы, садятся обвиняемые. Коридорные Картинкин (Владимир Зимников) и Бочкова (Антонина Конева) веселят и присяжных, и зрителей в зале своей дремучестью и несообразительностью.

Совсем другая интонация возникает, когда председатель суда (Дмитрий Добряков) обращается с вопросом к Кате Масловой (Вероника Львова). Главный герой (Нехлюдова в более молодом возрасте играет Петр Касатьев) мгновенно узнает свою бывшую возлюбленную, начинает медленно спускаться со своего пьедестала и занимает место в лабиринте - на одном уровне с обвиняемыми.

В его памяти воскресает первая романтическая влюбленность. Перед зрителями появляется прекрасная и обольстительная юная Катя (Мария Феофанова). В моменты воспоминания о высоком и радостном чувстве свет изменяется таким образом, что пластиковые стены словно перестают быть мутными и переливаются отблесками, как самоцветный камень. Тем сильнее контраст от того, что Нехлюдов самый светлый и возвышенный момент жизни превратит в самый грязный и постыдный эпизод. Режиссер Денис Хуснияров отягощает вину Нехлюдова, преувеличивая меру насилия над Катей. Мутные стены лабиринта становятся еще более грязными после сцены совращения. «Все мое!» - исступленно вопит Нехлюдов, оставляя отпечатки ладоней на пластмассе.
И далее появляются пресловутые сто рублей, которые он стыдливо сует ей в руку и которые станут в жизни Масловой первой, но далеко не последней платой за интимную близость.

Нехлюдов не просто испытывает муки совести. Он настолько потрясен, что уже не в состоянии вести прежний образ жизни и думает только о возможности искупления своей вины.

Но не все так просто. И дело не только в том, что бюрократические сложности не позволят ему изменить несправедливый приговор. А представители светского общества, которым он совсем недавно был близок, отвернутся от него как от сумасшедшего (не случайно в одной из реплик звучит отсылка к Чацкому: «Карету!»).
Самое для него страшное, что его жертву не принимает Катерина. Причем сбивает с Нехлюдова героическое самодовольство даже на уровне лексики: «Загладить свой грех? Где вы слово-то такое сыскали? Грехи искупают, а вы - гладитель».

Постепенно князь понимает всю глубину содеянного, и жертва, которую он готов принести во искупление, увеличивается. Во время второго посещения, он, по его словам, хочет уже не «загладить», а «исправить» - решил жениться. Еще позже - отправиться за женщиной на каторгу.
Но отношения к нему Кати это практически не меняет. Она даже в финале отрицает его подвиг. Покаянное самоотверженное путешествие Маслова характеризует оскорбительным словом: «У вас своя жизнь, у меня - своя. Что вы все волочитесь?»

Катя отказывает Нехлюдову не только в прощении, но и в возможности искупления. Прямо бросает в лицо, что он в этой жизни через нее удовольствие получил и в следующей хочет.

Героя постоянно терзают сомнения: «Раз все так делают, значит, так и надо», «Я мерзавец, а все кругом считают меня порядочным человеком», «Себя-то я не обману», «Пусть я буду отрезан для общества, зато перед собой буду честен». Где искать нравственный ориентир, с чем сверяться?

В финале князь остается наедине со своим грузом вины и вопросом: «Или я сумасшедший. Или все они. Одно из двух».

О взаимопонимании
Спектакль «Воскресение» - первая постановка Дениса Хусниярова в качестве художественного руководителя «СамАрта». Процесс подготовки занял несколько месяцев, была проделана большая работа. Режиссер вместе с актерами ездил в Ясную Поляну, чтобы проникнуться атмосферой, в которой творил Лев Толстой.
С первых слов спектакля видно, что постановщик стремится говорить со зрителями на одном языке. Алексей Меженный произносит несколько разговорных фраз, чтобы наладить контакт. Но затем взаимопониманию между артистами и публикой мешает странная, гипертрофированная манера игры. Серьезный разговор со зрителем зачем-то щедро усыпан плоскими шутками (каламбурами на тему «вина»-«вино», повторением слова «геморрой») и переигрыванием.

Отталкивающе-карикатурно в спектакле показаны и представители светского общества, и подсудимые, и заключенные в тюрьму революционеры. В такие моменты внутренне закрываешься от происходящего на сцене, и текст уже не слышишь. Насколько в результате понятен сюжет тем, кто не читал роман Толстого, сказать сложно.

Если такими видит окружающих главный герой, значит, он хоть и спустился с трона, но высокомерия своего не растерял. Легко быть выше тех, кто однозначно идентифицируется как напыщенный, глупый, самовлюбленный, крикливый персонаж. Таким образом снимается весь трагизм финального вопроса. Ответ однозначен: сумасшедшие - они. Это нам показано наглядно и выпукло.

Кто виноват?
В спектакле есть несколько по-настоящему пронзительных сцен. Монолог Кати в исполнении Вероники Львовой о том, как она, беременная, бежала за поездом, задает такой градус отчаяния и безысходности, что пропадает всякая возможность для Нехлюдова «загладить вину».

Тетка Масловой в исполнении Любови Долгих сначала сердито бросает князю в лицо якобы ласковые слова: «сокол», «касатик», «кормилец». Потом вроде бы оправдывает его: «Дело молодое. Попутал нечистый». Но история Кати и ее ребенка, которую она рассказывает, не оставляет места для прощения. Самая ранящая метафора спектакля - резкий жест, с которым она разворачивает кулек, бережно качаемый на руках. Черным платком героиня покрывает голову в знак траура по умершему мальчику.

Нехлюдов-Меженный в финале рассуждает о том, что три месяца назад писал автопортрет маслом, а теперь стоит перед зеркалом в вонючей гостинице непонятно где. Как он здесь оказался? Актер очень точно передает глубинное недоумение и растерянность персонажа.

«Прощать всегда всех, бесконечное число раз прощать» - заповедь, написанная Толстым в романе. В постановке нет мотива прощения, есть поиск виноватых. Высокомерие Нехлюдова, проявляющееся в том, какими отталкивающими ему видятся окружающие, не позволяет ему исторгнуть из себя зло и искренне прощать. Его воскресение откладывается.

Маргарита Петрова, «Самарская газета»