You are here

АДОЛЬФ ШАПИРО: «ОДИНОЧЕСТВО РЕЖИССЕРА - МЕСТЬ ЗА ПРАВО РАСПРЕДЕЛЯТЬ РОЛИ»




 

Юбилейный вечер Адольфа Шапиро назывался просто - «Встреча с режиссером». «Творче­ских вечеров» он не любит, как и любого подведения итогов, хотя недавно встретил 70-летие. В свой юбилей буквально сбежал в Болгарию, от высоких слов и поздравлений (а по­здравлял известного режиссера и президент Медведев). Но в Самаре согласился на «встречу».

Сидя за столом у микрофона, Шапиро сначала пережи­вал, что не может ходить по сцене: «Я артистам на ре­петиции говорю - не сидите так, а теперь сам!» Потом предупредил, что к вечеру не готовился, но хочет прочитать «Облако в штанах» - чтобы заполнить время и потому что любит Маяковского. Не успел, конечно. Два часа не прекращался монолог инте­реснейшего человека, личности редкого масштаба. О театре и Самаре, о кризисе в культуре и смысле режиссуры, о рассвете над Волгой и Ежи Гротовском... В свои 70 Шапиро точно знает, что ак­теры не стали хуже и трава никогда не была зеленее. Его потрясает все сотворен­ное - природное и особенно человеческое. Он с трудом вспоминает, какие спектакли видел в последнее время, но с вдохнове­нием рассказывает о рассвете над Волгой и новых районах в Израиле. Шапиро интереснее рассвет, чем Брехт. Поэтому он ТАК ставит Брехта. На самые сложные вопросы у Адольфа Шапиро какие-то очень спокойные от­веты. Дело в масштабе. Как и положено большому режиссеру, он видит мир цели­ком. Как сцену, как спектакль. Так виднее причины, следствия и скрытые пружины. А значит, нет повода для паники. Мир не летит к катастрофе - он просто меняется.

«Пошутил: поломаете театр - приеду»
Что для Вас Самара?
- Есть вещи, которые невозможно объ­яснить. Так случилось, что я стал связан с этим городом. Часто говорю, что ли­ния закономерностей состоит из точек случайностей. Я и в Риге так оказался. Ехал в Ленинград к Николаю Акимову (художественный руководитель Театра комедии - К.А.), по дороге заехал в Ригу - меня звали. Мне понравился директор, место... И я остался на 30 лет. Так скла­дывается, что я над всеми серьезными вещами мало думаю, а над несерьезными - гораздо дольше.
      А Соколова я встретил на Кубе, на кон­грессе АССИТЕЖ. Этот человек спросил меня, кому вручать сувениры. Я прези­дент АССИТЕЖ, он - директор самар­ского театра: «Мы сувениры из Самары привезли». А потом стал зазывать на фестиваль. Я приехал на несколько дней. Пригласили ставить спектакль. Я пошу­тил: вот поломаете театр - приеду. Потом вдруг звонят: мы готовы ломать, только давайте проект. И через год был театр. Меня пленили. Я вообще очень люблю ощущать свою нужность. А здесь люди готовы, ждут тебя... Вот сидит Светлана Петровна Хумарьян, очень много сделав­шая для «СамАрта»... Я втянулся, мне стали дороги эти люди и театр. Конечно, в нем масса своих сложностей, как в каж­дом театре, и свои беды... Но это живое место.
      А город сначала мне не нравился совсем, а сейчас все больше и больше нравится. Но он очень изменился за эти годы. В нем появились вертикали - меня смуща­ло, что их не было. Я стал вглядываться, «читать» дома - чудесная есть архитектура. Я согласен с Солженицыным, что возрождение культуры должно идти из провинции. Москва - это мегаполис, не Россия.
И я должен сказать (не сочтите за ком­плимент): вы не знаете, какое положение в других городах. Я тоже до конца не знаю, но Самара по отношению к культу­ре - счастливый город. А вообще, если я что-то и сделал, то вот этот зал, вместе с Сергеем Филиппови­чем. Все остальное уйдет, а это же кому-то останется? Это реально? Это сделано? И, надеюсь, будет сделан еще один зал.

« Элитарный массовый театр»

- О современном театре? А что о нем говорить? Он разный. В общем-то беда, конечно. Но не с театром - беда с куль­турой. Сейчас человечество, по-моему, катастрофически не успевает за развити­ем технической мысли. Не успевает осо­знать, что с ним происходит. Это сказывается и на театре. Жизнь разви­вается с такой скоростью, технические открытия происходят так часто, что мы не успеваем осмыслить их влияние на повседневную жизнь людей, их душевный лад. Поэтому сейчас мало великих про­изведений. В этом глобальный кризис культуры.
Он еще усугубляется реалиями нашей жизни... Но некоторые вещи я отказыва­юсь осмыслять. Потому что боюсь ката­строфического ощущения. Мне по приро­де не свойственно упадничество, я люблю здоровье.
       По официальным данным, сейчас треть страны не читает ни одной книги в год. Это катастрофа. Но вот что интерес­но - на театре это не отражается. Я не чувствую, что зритель неграмотный, что он мало читает... Почему? Потому что современный театр стал, если можно так сказать, «элитарным массовым» ис­кусством. Это не бранное слово - «эли­тарный». В театр теперь ходят инте­ресующиеся люди. Он же родился как искусство площадное, а стал элитарным. Потому что только часть жителей нашей страны ничего не читает, а другие не привыкли экономить на книгах и театре.
        На Западе не так. Как-то в Мюнхене мы сидели в особняке очень богатого чело­века и говорили о том, что приезжает Большой театр. И я спросил у сына этого человека, пойдет ли он. Оказалось, нет, мол, что он, идиот - тратить такие деньги на билет? Наши люди потратят, не за­думываясь.
Интимное дело

- Сейчас трудно сказать, каким будет театр дальше. Но ясно, на чем он вы­живает: на интимности процесса. Те­атр - искусство интимное, в отличие от «технократических» кино и телевидения. В театре зритель наблюдает и ребенка, и его зачатие. Он видит образ и видит, как в тот же момент образ создается. Видит и картину, и художника, который эту картину рисует. В этом уникальность театрального искусства. Поэтому в последнее время появилась невероятная тяга к маленьким залам, где актер играет очень близко к публике. И это огромная проблема современного театра. Воспитывается актер другого типа. В этом никто не виноват - время такое. Нет актеров типа Николая Черкасова или Николая Симонова. Актеров, воспитанных на обращении к огром­ному залу. Сейчас другая ситуация. В Петербургский ТЮЗ на последний фестиваль «Радуга» приезжали 10 теа­тров, из них 9 предупредили: только не в большом зале играть!

«Какие у Оли глаза!»

- Скажите, уход Розы Хайруллиной - потеря для «СамАрта»?
- Футболист Шевченко играл в «Ми­лане», потом перешел в «Челси», а теперь - в киевское «Динамо»... Только время определяет, кто кому больше нужен - театр актеру или актер этому театру. И классная команда не пере­стает играть от потери одного игрока. Не могу сказать, как у Светлова: «От­ряд не заметил потери бойца...» Отряд заметил... (Пауза, смех в зале). Но я должен сказать - не потому, что работаю в этом театре... Хотя поче­му я не имею права хорошее сказать? Природа так устроена - как надо га­дости говорить, массу слов находишь, как что-то хорошее - слов нет... Я должен сказать, что в «СамАрте» за­мечательный коллектив, изумительная атмосфера! Она способствует росту артистов, и Роза тоже должна быть благодарна этому театру, который дал ей огромные возможности проявить себя. Не в каждом театре ей дали бы сыграть «Мамашу Кураж». Я потрясен, как на репетициях «Бумбараша» вела себя Оля Агапова. Как трудно видеть передачу своей роли другой (актриса играла главную женскую роль - Варю, с этого сезона в спектакль ввели Марию Феофанову - К.А.). Но еще труднее играть в этом спектакле, и играть меньшую по объему роль. Какие были у Оли глаза! Какая заинтересованность и добор-желательность! А ведь для того чтобы новую актрису затормозить, достаточ­но небрежно брошенного на репетиции слова или недоброго взгляда. Так что в «СамАрте» есть все основания, чтобы появились новые артисты.
- Что Вы собираетесь ставит?
- Я должен был ставить Тонино Гуэрру, его сценарий, точнее «структуру», как он сам это называет. Собирался делать импровизационный спектакль, но придется поменять план и думать о спектакле на будущий год.
«Режиссер передает только воздух»

- Какие спектакли за последнее время Вам понравились?
- Я попозже вспомню. Я не так много видел - много репетировал. В первый раз ставил в Малом театре, потом впер­вые ставил оперу и впервые в Театре им. Станиславского и Немировича-Данченко. Вот очень мне Лепаж нра­вится, он на Чеховский фестиваль приезжал. У Женовача интересный спектакль...
        Мне очень понравилась Волга утром. Не то слово - понравилась. Было ощущение, что земля и небо, и вода соединились. Все в таком молочном мареве, совер­шенно мистическом, как у Феллини в фильме «И корабль плывет». Удивитель­но.
       А про спектакли я вспомню, они были... Но мне больше нравится то, что люди делают. Меня потрясает, что можно сделать с землей. Сейчас я проводил мастер-класс для актеров в Израиле. Я немного знаю Тель-Авив - поставил там два спектакля. И вот меня повезли в но­вый район. Там 20 лет тому назад песок был. И вдруг мы видим замечательный район, выстроенный, продуманный... Не для богатых - для людей. Или Гол­ландия, где люди отвоевывают землю у моря... Меня это бесконечно волнует. Может быть, потому, что я никогда не увижу результатов своих трудов. Ре­жиссура - это ведь колебания воздуха. Спектакль пройдет, останется в памяти, потом, когда умрут люди, его видевшие, он превратится в такую полулегенду, полусказку... Режиссер только воздух передает, энергию.
«...не могу видеть, как они чужими словами го­ворят»

- Меня часто спрашивают: что для вас театр? Мне надоело отшучиваться. И я задумался: что дает театр людям? Про воспитание - это все бред, театр не может изменить человека. Но я вывел для себя формулу. Театр должен пере­вести человека из душевной статики в состояние душевной динамики. Потому что мы, люди, по природе своей склон­ны к комфорту. Слова «органичный» я в последнее время не люблю. Это не органичная профессия - выйти на пу­блику и играть. Органично сидеть дома и нормально разговаривать. У меня в Риге был директор - из партийных орга­нов. Я его обожал, 30 лет проработали вместе. Он ничего в театре не понимал, и благодаря этому театр процветал. Он был далек от интриг, и все понимали, что к нему нет смысла идти — директор просто не поймет, чего от него хотят. И вот я как-то перед выпуском спектакля заскочил к нему: «Что вы тут сидите, в шахматы играете, идите на репетицию, там то не опускается, это...». Он стал приходить. И вдруг однажды говорит: «Знаете, я буду приходить, когда они уже костюмы наденут. Я не могу ви­деть, как они чужими словами говорят». Потрясающе! Это реакция нормального, здорового человека. И режиссура в некотором смысле - нечеловеческая профессия. Она дает право распределять роли, а это может делать только Творец. Распределять роли - это распределять судьбы. В этом смысле я за артистов. Вот в какой-то театр приходит 20-й режиссер - и распределяет! Режиссер наделен не­человеческой властью. Как правило, он кончает одиночеством. И я думаю, что это месть за возможность распределять роли.

Ксения Аитова, журнал «Сердце России»

Подписаться на рассылку

Подписываясь на рассылку, вы соглашаетесь с положением и политикой обработки персональных данных